- Буду откровенна, - как-то сказала Паула, когда мы сидели с ней в кафе. - Индейцы и фермеры, живущие вдоль реки, на которой вы строите дамбу, ненавидят вас. Даже жители городов, которые строительство не затронуло напрямую, и то симпатизируют партизанам, напавшим на лагерь строителей. Ваше правительство называет их коммунистами, террористами и наркодельцами, хотя на самом деле это просто люди, живущие со своими семьями на тех землях, которые вы уничтожаете. Я только что рассказал ей о Мануэле Торресе. Это был инженер, нанятый МЕЙН и недавно подвергшийся нападению партизан на строительной площадке - там, где строилась плотина гидроэлектростанции. Мануэль - гражданин Колумбии, которого наняли только потому, что инструкция Госдепартамента запрещала нам посылать граждан США работать на эту стройку, Мы называли эту инструкцию «правило использования одноразовых колумбийцев». В ней проявилось то, что я постепенно стал ненавидеть. Из-за испытываемых мной чувств в отношении такой политики мне становилось все труднее уживаться с собой. - Мануэль сказал, что они стреляли из «АК-47» в воздух и по ногам, - говорил я Пауле. - Рассказывал он об этом спокойно, но я знаю, что он был почти в истерике. Они никого не убили, Просто передали это письмо, заставили сесть в лодки и уехать. - Боже мой, - воскликнула Паула. - Бедняга был в ужасе. - Еще бы. - Я рассказал ей, что спросил у Мануэля, к какой из двух печально известных партизанских группировок Колумбии они, по его мнению, принадлежали - FARC или М-19? - И что?
     - Он говорит, ни к тем ни к другим. Но он сказал, что верит тому, что сказано в этом письме.
     Паула взяла газету, которую я принес для нее, и зачитала письмо вслух.
     - «Мы, те, кто работает каждый день только ради того, чтобы просто выжить, клянемся кровью своих предков, что никогда Не позволим построить плотину на наших реках. Мы простые индейцы и метисы, но мы скорее умрем, чем будем со стороны наблюдать, как затапливают наши земли. Мы предупреждаем наших братьев-колумбийцев: прекратите работать на строительные компании». - Она положила газету. - И что же ты сказал ему? Я колебался, но недолго.
     - У меня не было выбора. Мне же надо придерживаться линии компании. Я спросил его, мог ли крестьянин написать такое письмо.
     Она внимательно смотрела на меня.
     - Он просто пожал плечами. - Наши глаза встретились. - Да, Паула, я сам себе противен за то, что вынужден играть эту роль. - А потом что ты сделал? - продолжала она.
     - Я грохнул кулаком по столу. Я хотел запугать его. Я спросил его, могут ли быть у крестьян «АК-47». Потом спросил, знает ли он, кто изобрел «АК-47».
     - Он знал?
     - Да. Но я еле расслышал его ответ. «Русский», - сказал он. - Конечно, я заверил его, что он прав, что изобретатель «АК»- русский коммунист Калашников, офицер Красной армии, награжденный многими орденами и медалями. Пришлось объяснить ему, что записку написали коммунисты.
     - А ты сам в это веришь? - спросила она.
     Ее вопрос остановил меня. Как же на него ответить, если честно? Я вспомнил Иран: Ямин назвал меня человеком, застрявшим между двумя мирами, человеком, стоящим в середине. Мне - Он участвовал в демонстрации перед офисом какой-то нефтяной компании, Оксидентал» по-моему. Он и его друзья протестовали против бурения на землях коренных жителей, в лесах, где жило племя, находившееся на грани вымирания, Их атаковали военные, избили, посадили в тюрьму. Заметь, они не делали ничего противозаконного, просто стояли у здания с плакатами и пели. - Она посмотрела в окно. - Его держали в тюрьме почти шесть месяцев. Он никогда не рассказывал нам, что там произошло, но он вернулся другим человеком.
     Этот разговор был первым из многих подобных, которые потом были у нас с Паулой. Теперь я знаю, что эти беседы подготовили почву для того, что произошло потом. Моя душа разрывалась, и все-таки мною руководили мой бумажник и те слабости характера, которые десятилетием раньше, в 1968 году, нащупало УНБ. Заставив меня понять это и противостоять тем чувствам, которые скрывались за моей симпатией к пиратам и вообще непокорным, Паула помогла мне встать на путь моего спасения. Время, проведенное в Колумбии, помогло мне не только обдумать свои собственные проблемы, но и осознать различие между старой американской республикой и новой глобальной империей. Республика давала надежду миру. Ее основания были скорее моральными и философскими, нежели материалистическими. Она была построена на принципе равенства и справедливости для всех. Она была не просто утопической мечтой, но живым, дышащим, благородным организмом, протягивала руку помощи обездоленным. Она давала надежду и в то же время была силой, с которой нельзя было не считаться; при необходимости она была способна на решительные действия, как это случилось во Второй мировой войне, чтобы защитить свои принципы. Те самые институты - крупные корпорации, банки, бюрократические системы, которые представляли угрозу для республики, могли быть использованы во благо - для проведения глубочайших изменений в мире. Эти институты имеют системы коммуникаций и транспорта, необходимые для того, чтобы покончить с голодом и болезнями, даже войнами - если, конечно, убедить их взять этот курс. Глобальная империя, напротив, это возмездие республике. Она эгоцентрична, служит во благо самой себе, алчна и материалистична; это система, основанная на меркантилизме. Как и ранее существовавшие империи, она готова протянуть руки только для того, чтобы присвоить ресурсы, схватить все, что на виду, и набить свою ненасытную утробу. Она использует любые средства, чтобы ее правители обрели еще большую власть и богатство. Конечно, по мере осознания этого различия я стал лучше понимать и свою собственную роль. Клодин предупреждала меня; она честно рассказала, что мне придется делать, если я соглашусь работать в МЕЙН. И все-таки мне потребовались годы работы в таких странах, как Индонезия, Панама, Иран и Колумбия, чтобы понять глубинный смысл происходящего. И конечно, для этого понадобились терпение, любовь и беседы с такой женщиной, как Паула.
     Я был лоялен по отношению к американской республике. Но с помощью новой, изощренной формы империализма мы стремились сотворить финансовый эквивалент того, чего пытались достигнуть военными действиями во Вьетнаме. Юго-Восточная Азия дала нам понять, что армии не всесильны; экономисты ответили на это созданием более подходящего плана. Агентства по международной помощи и обслуживающие их частные подрядчики (или, точнее, обслуживаемые ими) научились успешно воплощать этот план.
     В разных странах на всех континентах я видел, как люди, работающие на американские корпорации, при этом официально не входя в систему ЭУ, творили нечто значительно более пагубное, чем то, что описывает теория заговора. Как и многие инженеры МЕЙН, эти сотрудники не осознавали последствий своих действий. Они были убеждены, что потогонные конвейеры, фабрики, производившие обувь или запчасти для американских компаний, помогают бедным выбраться из нищеты, а не порабощают их, делая похожими на крепостных Средневековья или рабов на южных плантациях. Как и их исторических предшественников, современных рабов заставили поверить, что они более счастливы, чем те несчастные, кому случилось жить на задворках, в черных дырах Европы, в джунглях Африки или на диких землях на краю Америки.
     Внутренние сомнения - оставаться ли на службе в МЕЙН или уволиться - переросли в настоящую битву. Совесть безусловно повелевала убраться из МЕЙН; однако другая часть меня, которую я предпочитал называть выпускником школы бизнеса», не была уверена в правильности такого решения. Моя собственная империя расширялась: я все увеличивал - число подчиненных, стран и акций в своем инвестиционном портфелем собственное эго. К соблазнам, которые предоставляли деньги и образ жизни, к адреналину власти добавлялось предупреждение Клодин: войдя в систему, из нее уже не выйти. Конечно, у Паулы эти слова вызвали презрительную усмешку:
     - Почем ей знать?
     Я ответил, что Клодин оказалась права в отношении очень многих вещей.
     - Это было давно. Жизнь меняется. Да и в любом случае, какая разница? Ты живешь в разладе с собой. Что может Клодин или кто бы то ни было сделать хуже этого?
     Паула часто возвращалась к этому аргументу, и в конце концов я согласился. Я признался - и ей, и себе, - что все деньги, приключения и привлекательность моей нынешней жизни уже не могут оправдать стресс, чувство вины и несогласие внутри меня. Будучи партнером МЕЙН, я становился все богаче; я понимал: стоит мне чуть дольше задержаться там - я останусь в этой западне навсегда.
     Однажды, когда мы прогуливались по берегу около старого испанского форта в Картахене, месте, помнившем бесчисленные набеги пиратов, Паула нашла аргумент, который никогда раньше не приходил мне в голову.
     - Что, если ты никогда не будешь рассказывать о том, что ты знаешь? - спросила она.
     - Ты имеешь в виду... просто молчать?
     - Совершенно верно. Не давай им поводов преследовать тебя. Наоборот, пусть у них будут все основания просто оставить тебя в покое, не мутить воду.
     Это было очень разумно. Я удивился, что сам не додумался до этого раньше. Я не стану писать книги или каким-либо другим способом раскрывать ту правду, которую мне довелось увидеть. Я не буду крестоносцем. Я стану просто человеком: буду радоваться жизни, путешествовать в свое удовольствие; может быть, обзаведусь семьей, женюсь на женщине такой, как Паула. С меня довольно; я просто хочу уйти.
     - Все, чему учила тебя Клодин, - обман, - добавила Паула. - Твоя жизнь - зто ложь. - Она снисходительно улыбнулась. - Ты давно читал свое резюме?
     Я признался, что давно.
     - Почитай, - посоветовала она. - На днях я прочитала вариант на испанском. Если он совпадает с английским, мне кажется, тебе будет очень интересно.